Воспоминания
Гончаренок Анны Тимофеевны
Когда началась война, мне было 4 года. Все ужасы её я помню до сего времени.
Мы с братом (он старше меня на 8 лет) пошли в лес. Возле нашей деревни проходила дорога, ведущая на д. Свислочь, а мы жили в д. Орча. Видим по дороге, идёт много машин, крытых брезентом. Шли они с г. Осиповичи на д. Свислочь. По рассказам старших людей в деревне, это было отступление частей Красной Армии. Шли по 2,3,5 солдат, офицеры были пешком, много было их. Много было раненых, усталые. Лето 1941 года было очень жаркое. Моя мама и другие женщины выносили им молоко, хлеб, воду, перевязывали, как могли, а перевязочный материал был холщовый, своей ручной работы полотенца и простыни.
Спустя недели 2 появились фашисты. Ехали они на мотоциклах по трое. Одежда на них зелёная, рукава закатаны, на грудях кресты, на ремнях надпись «С нами бог», пилотки на головах с опознавательными знаками, с автоматами, губными гармошками на которых они пиликали. Начался грабёж: ловили кур, стреляли собак, кошек, тащили с сараев свиней, располагались по домам, дворам, пили. Мы, дети, забились от страха на печку, а маме приказали дрова таскать и топить печку. Потом один немец на ломаном русском языке сказал (мама не много поняла): «Когда я уходил на фронт, моя мать говорила: «Сынок, не убивай детей и стариков, тебе бог поможет».
Долго немцы у нас не были, куда-то уехали. А потом появилось гестапо и ещё очень много разных там их извергов. Однажды моего папу и председателя сельсовета увели на допрос немцы. Двое суток пытали, а потом отпустили. В то время партизан ещё не было, но кто-то донёс, что они партийные и связаны с партизанами. После этого он умер 19 декабря 1941 года. Мы остались: мама, сестра, брат и я.
Потом началось самое ужасное. Появились партизаны и полицаи. Полицаи были страшнее немцев. В деревне Вязье появился крупный гарнизон полицаев. Самый страшный головорез был Бишлер, его сообщники Лаходынов, Шарапов, Новиков. Партизаны не давали им покоя. Заминировали дорогу, которая проходила около нашей деревни. Много погибло этой нечисти. Тогда они всю злобу на нас - мирных обрушили. Рано утром окружили всю деревню и всех, кто не ушёл в лес, согнали и повели в гарнизон. Брат и сестра через кольцо окружения прошли и попали в лес, а мама, бабушка и я попались. Нас загнали в сарай, а потом, когда стали переводить в другой, мы с матерью сбежали. За нами была погоня. Я не бежала: мама меня тащила за руку. По нас стреляли, но впереди был лес, и это было нашим спасением. Все происходило глубокой осенью, я была босая, так как, при побеге потеряла обувь. Шёл дождь, наступила ночь, мы сидели под елью и радовались, что остались живы. Утром добрались до деревни Верейцы, зашли в дом, нас там накормили, обули, одели, спрятали до ночи, а ночью отвели в лес в гражданские лагеря. Жили мы в землянках. Это был ад. Зимой холод, голод, вши, клопы, чесотка. Летом – комары грызли, очень хотелось хлеба и соли, так как свой скудный обед и ужин вместо соли солили калийным удобрением (партизаны привезли откуда-то). Спали на голых нарах на земляном полу, подложив берёзовую плаху под голову. Спали в одежде и в обуви, так как могли напасть на нас в любую минуту. Тепло в землянке исходило от печки-буржуйки. Костёр разводили в шалаше, построенном с еловых веток. Когда пролетал немецкий самолёт- разведчик (назывался он рамой), костёр заливали водой. Его ужасный звук я помню до сих пор. Против партизан немцы устраивали карательные экспедиции из отборных немецких частей и полицаев, поэтому взрослые караулили лагерь по очереди. Помню, день выдался солнечный, пели птицы, это была ранняя весна, подали сигнал: «Облава». Все бросились в болота. Наш лагерь располагался на высоком пятачке, а вокруг - болото. Я в лагере находилась с двумя двоюродными сестрами (мама, сестра, брат ушли в деревню за продуктами). Сестричка кричит: «Беги в болото!» Началась стрельба. Пули падают в воду впереди, позади, и лай овчарок. Я провалилась в воду и больше никого не видела. Сколько я барахталась в воде, не помню, но стрельба прекратилась. Царапаясь по веткам, пенькам я выбралась на бугор. Значит в болото они (полицаи и немцы) не пошли. Стою мокрая, дрожу от холода и страха и вдруг – чудо: с палкой в руке идёт моя мама. Она услышала стрельбу в направлении нашего лагеря и шла за мной. Потом мы ещё долго жили в землянках. Шли с задания партизаны, останавливались на отдых. Вскоре мы ушли в деревню, а в лесу была опять облава. Тогда мою сестру ранили в ногу полицаи и они же привезли её в деревню на лошади. Ранение было тяжёлое, разбито всё колено, истекала кровью, свет зажечь нельзя, так как комендантский час, без предупреждения стреляют по окнам. Назавтра утром мама повезла её в местечко Липень, где сделали всё, что было в их возможности, и отправили домой. Она у нас инвалид.
Очень хорошо помню, как прорывался «Бобруйский котёл». Шли немцы раненые, оборванные по одному и группами, голодные и очень опасные. Путь к отступлению им был не известен. Они брали под конвоем стариков, мужчин, чтобы показывали путь на Минск. Наша разведка доложила, что через д. Орча и д. Химное отступают немцы. День был солнечный и все были на улице. В небе появились самолёты. Мальчишки кричали: «Наши, наши самолёты!». Они шли вначале высоко, а потом разворачиваются, спускаются ниже и бросают бомбы. Мы спрятались в погреб. Бомба упала рядом, но на наше счастье не разорвалась. Было бы обидно погибнуть от своих. Потом появился наш разведчик, начал махать белой скатертью, нас больше не бомбили.
Вышли с леса партизаны. Шло их очень много: мужчины, женщины, в направлении г. Осиповичи на соединение с частями действующей Красной Армии. Было много радости, слёз.
Настал час освобождения. Какой ценой он достался, знают только те, кто ещё жив, переживший эту страшную войну. В нашей семье по отцовской линии погибло 4 брата, племянник в возрасте неполных 18 лет (партизан). По материнской линии был один брат. И тот погиб. Пять сестрёнок были партизанками.
Я хочу только одного: чтобы ужасы войны никогда не повторились.
г. Осиповичи, 05.01.2005 г.
Интервьюер: Кулевский Вадим